отрывок из книги Хроники одной еврейской семьи

С того дня, живя у себя в доме, притихла как-то Нихама. Раньше-то зальется своим серебряным колокольчиком, по всему дому смех ее слыхать было. Нет, от работы она  не отказывалась, все, что ни попросят, без разговоров выполняет. Вот глаза ее только отцу не нравились, погасли глаза у девушки, вроде смотрит на тебя, а как будто и не видит, притихла сверх всякой меры.  Скажет ей мать: сделай это – сделает, скажет, возьми – возьмет, скажет,  иди – идет, но все молча. Думала она все время о чем-то постоянно. Прямо сердце у отца щемить стало, на нее глядючи. А она не жаловалась, не плакала, ушла в себя как-то и угасала потихоньку.  Очень, очень жалко отцу свою любимицу - красавицу доченьку. Прямо злость на этих немцев нет-нет, да и накатит.

Однажды ночью вдруг будто собака взлаяла, и вроде топот копыт послышался.  Проснулся Мордух, прислушивается, вроде шепчется кто-то, а слов не разобрать. 

- Пойти посмотреть что ли,- думал он и тут услышал, как калитка скрипнула.

Спохватился, побежал во двор. Нет никого, а когда домой возвращался, заглянул в комнату дочери и обмер - нет ее, постель даже не разобрана.  Тревога и страх за дочь подхлестнули его.

Эй! Вставайте все! – закричал Мордух, – Нихаму украли!

Дом мгновенно проснулся, захлопали двери, забегали люди.

- Что? Что случилось? – раздавались одни и те же  вопросы.

- Кого? Что украли?

- Нихама пропала, – ответил всем сразу Мендель, – нужно идти ее искать

- Зажгите факелы и лампы, – прокричал он

А  Нихама в это время мчалась верхом на лошади позади Павла, держась за него руками. Это он ночью пробрался к ней, чтобы попрощаться, потому что родители Павла решили отправить его к старшему брату в полк драгун.  Сердце Павла разрывалось от мысли,  что он не увидит больше свою Нихаму.  Он не мог жить без нее, не мог думать ни о чем, не мог дышать. Он полюбил ее с первого взгляда и не представлял своего существования без нее. Накануне состоялся серьезный разговор с родителями, которые поставили ему ультиматум о том, что он немедленно уезжает из дома и поступает на службу, а насчет его связи с этой смазливой жидовкой, как сказала мама - это позор на весь старинный род баронов, проживавших в их замке.  Слезы злости и обиды душили его, и Павел никак не мог успокоиться. Он все погонял своего Орлика, скача, куда глаза глядят. Наконец он остановил коня, спешился и помог Нихаме слезть  с лошади.

- Дорогая, любимая, я не знаю, как мне жить без тебя, – со слезами в голосе вымолвил он, – да я и не смогу, и не хочу. Ты достала, что я просил?  Ну, это сонное питье?  

- Да, – тихо ответила Нихама и протянула ему сверток. Павел развернул и увидел темную колбу с какой-то  жидкостью.

- Ты готова?

- Да, любимый, – снова тихо проговорила она, – если на этом свете нам не суждено быть вместе, то я с тобой и в рай, и в ад, лишь бы не разлучаться  с тобой никогда.

Павел  стал собирать сухой хворост, чтобы развести костер.

- Я хочу получше разглядеть тебя на прощанье, как знать, в каком мы облике предстанем друг перед другом, – сказал он, успокаиваясь.

Решение выпить сонное зелье они с Нихамой приняли за два дня до этого. Тогда Павел тоже прискакал к ней ночью, и они долго шептались и клялись друг другу в вечной любви. Вот сейчас они и решили выполнить задуманное.

- Значит, как договорились, – Павел подбросил дрова, – костер разгорится  и тогда…

- Как скажешь, любимый мой, – почти прошептала Нихама.

Все эти дни она была в мыслях об этом и то, что должно было произойти, не казалось ей чем-то ужасным, она нисколечко не боялась.

Костер разгорелся, и на поляне стало достаточно светло. Причудливые тени то появлялись, то исчезали вновь.

- Подойди ко мне Нихама, – попросил ее Павел, – подай мне склянку.

- Этот волшебный напиток соединит  нас навеки. Больше никто и никогда не сможет разлучить нас. Я  счастлив, что встретил тебя теперь… – он не договорил, голос его задрожал, – я люблю тебя, и всегда любил, и вечно буду любить тебя.

- Я тоже люблю тебя, – сказала Нихама   подошла и обняла Павла.

Он взял принесенную Нихамой колбу, открыл ее и, поднеся ко рту, сделал большой глоток.  Жидкость была совершенно безвкусной. Он еще раз запрокинул колбу и снова сделал  глоток, потом протянул колбу  Нихаме.

- Пей, не бойся, она не горькая, – проговорил он и почувствовал небольшое онемение кончика языка.

Нихама взяла из его рук колбу и тоже сделала большой глоток.

- Иди ко мне, – попросил ее Павел и взял ее за руку, – давай присядем у нашего костра.

Они сели обнявшись, чувствуя, как тяжелеют ноги и слипаются глаза. Павел сделал усилие, приблизил свое лицо и посмотрел в прекрасные  глаза Нихамы. В этот миг он любил ее больше жизни.  Их молодые и такие здоровые сердца бились в унисон,  постепенно замедляя свой естественный ход.

Их так и нашли. Они лежали, обнявшись, и как будто спали. Во сне они улыбались друг другу.

Но нет.  Это еще не конец истории.

С двух сторон  на огонь костра  сквозь кусты и деревья быстро приближались люди. Они попеременно выкрикивали имена Нихамы и Павла в надежде, что те откликнутся. Первыми на поляну вышел отец Нихамы Мордух.  Он сразу в свете костра увидел лежащих молодых людей и узнал их обоих. В тоже мгновение на поляну выскочили люди из усадьбы, подгоняемые старым бароном. Взгляды всех были устремлены  на лежащих  парня и девушку. На минуту обе группы, выскочившие из ночи, застыли на месте, как бы боясь нарушить этот мирный сон.

- Вставай Павел, – как-то нерешительно произнес барон. Тишина в ответ.

- Спят что ли так крепко? – раздался голос из толпы.

- Тут что-то не то, - барон подошел ближе,  - помогите мне.

Он подошел к Павлу, взял его руку:

- Теплая, – воскликнул он с надеждой, – быстро к лекарю.

Подбежали мужики, подхватили Павла и быстро двинулись в сторону замка, неся его на руках.

А в это время Мордух гладил по голове свою девочку и тихо приговаривал:

- Нихама! Боже милосердный! Услышь мои молитвы! Умоляю тебя всем, что у меня есть! Жизнью своей умоляю, не забирай, она так молода и красива!

Вместе с Мордухом на поляну прибежало еще несколько человек, и с ними была его тетка,  звали ее Менуха.  Так вот, она с детства со своей бабкой изучала каббалу и знавала секреты разных трав и настоев.

- Дайте  мне на нее посмотреть, – она  подошла ближе к лежащей девушке.  Она наклонилась и понюхала полураскрытый рот Нихамы.

-  Молись Мордух! Сильно молись Богу нашему. Опасный отвар выпила  дочь твоя, но я попробую. 

Менуха поставила на догорающий  костер котелок, принесенный с собой, в который налила воды и высыпала  из тряпицы в воду темный порошок.

Помешивая ложкой, она непрерывно вполголоса бормотала какие-то древние заклинания.  Наконец, сунув палец в котелок и лизнув его, промолвила:

- Готово! Приподнимите ее и откройте ей рот.

Осторожно, не проливая ни капли, из ложки она стала вливать  в полуоткрытый рот всю приготовленную жидкость.

- Ты спасешь ее? – с надеждой в голосе произнес Мордух.

- Молись, Мордух! Молись! Если Господу угодно, все получится! – только и ответила  Менуха.

Гладит Мордух Нихаму по шикарным волосам, смотрит на нее и вспоминает как маленькая, тощенькая, болящая лежит она на его руках, жаром пышет, хрипит сильно, а он спрашивает ее, гладя по головке:

-  Солнышко мое ясное, гусенок мой маленький ну, может, молочка выпьешь?

А она обнимает своими худющими ручонками, головку на плечо положила и тихонько так шепчет:

- Люблю тебя, папочка, сильно- сильно.

Слезы душат его ,клубком к горлу подкатываются, но крепится Мордух из последних сил, к Богу обращается:

- Господи всемогущий! Ведь ты, если захочешь, то из мертвых возвращаешь, а моя-то девочка живая, не забирай ее у меня. Она так часто болела, столько ночей мы с женою просиживали, вырывая ее у смерти. Отхаживали,  отпаивали, потому-то она такая ласковая, послушная, преданная.

Не знаю, чудо какое, или отвар тетки, или мольба Мордуха, может еще что-нибудь, а только порозовела кожа на щеках Нихамы. До того момента бледная была,  а теперь цвет возвращаться стал, и руки словно  потяжелели.  Наклонилась тетка Менуха, зеркальце к губам поднесла и говорит:

- Смиловался  Господь!  Теперь домой ее надо. Будет жить, даст Господи, еще долго.

И ведь сбылось  теткино пророчество - прожила Нихама больше ста лет. Две войны мировых пережила и папу моего пережила. Умерла она 1988 г. и похоронена тоже в Нижнем Новгороде на еврейском кладбище  в Марьиной Роще. Могила ее недалеко от папиной.

Но нет.  Это еще не конец истории.   В то же самое время, когда задышала Нихама, вторая группа людей, которая пришла из замка домчалась, наконец, до места,  а там уже их лекарь поджидает.

- Быстрей, – кричит он прибывшим, –  кладите мальчика на спину и бегом воду сюда несите.

Положили  Павла на топчан, одежду всю сняли,  а лекарь пульс пытается прощупать,  но не успел, тут воду принесли.

-  У него  сильное отравление, - сказал он, - надо ему  промыть желудок.

Начали они через трубку воду ему в желудок заливать. Столпились все, мешают друг другу. Рассердился лекарь, видя, что больше мешают ему, чем помогают.

- Вон все отсюда! – закричал,  – только два человека мне понадобятся.

Разбежались все немедленно, один старый барон и слуга остались. 

А тем временем старый приказчик  Юзеф, сам  не зная почему,  пошел в комнату Павла.  Он не отдавал отчета, зачем он это делает.  Нет, ему, конечно, никогда не было запрещено входить и к барону и к его сыновьям, но всех и случаев за время его службы было, можно и по пальцам пересчитать.  И вот сейчас он вошел в комнату к Павлу  и удивился. Обычно у того всегда был настоящий кавардак. По жизни Павел никогда не отличался аккуратностью, постоянно что-то терял и долго не мог найти, перерывая свои шкафы и разбрасывая все вещи.  Горничная часто сетовала, что больше всех она убирается у Павла.  Но сегодня картина была совершенно другая. Все на своих местах: кровать заправлена, вещи разложены,  даже книги, которые раньше лежали на полу, на столе, на шкафу и еще во  всех мыслимых и немыслимых местах,  были аккуратно расставлены по своим местам.  Оттого-то  сразу и заметил Юзеф на столе исписанный лист бумаги. Потому что на чистой поверхности стола больше ничего не было – только этот листок, начинающийся словами:  «Дорогие мои мама и папа…

Не зная еще зачем, почему, скорее машинально, чем сознательно, Юзеф убрал этот лист себе в карман и быстрыми шагами пошел прочь.

А в это время выбившийся из сил доктор опустился на колени перед бароном и дрожащими губами чуть слышно произнес:

- Ваш мальчик умер!

- Что!!!  - страшно закричал  барон. - Что ты там бормочешь, бестолковый докторишка?  Приступай немедленно!! Делай, что хочешь, но мой сын должен быть жи-и-и-в!!! У-у-у!!! – Последнее слово, произнесенное бароном, переросло в жуткий вой.

- Убью!!! - снова закричал он и, подбежав к стене, выхватил тяжелый старинный меч.

- Отрублю всем головы! –  барон дико кричал, вращая мечом со страшной скоростью, – и тебе первому!!!  - повернулся к доктору.

Но что мог сделать этот несчастный доктор, оказавшийся в такой ситуации. Он был профессионалом высокого класса и за свою врачебную практику  немало повидал и помог многим людям,  но  Богом он точно не был.   Ну не мог он воскрешать людей, как ни старался.  И уже когда первый раз увидел  восковое лицо Павла, сразу понял, что делать что-либо было поздно.  Он все еще надеялся на чудо, слышал, что  бывают иногда чудеса, случаются.  Тщетно, напрасны были все его старания и бесполезны  все его умения. Не отпустила смерть Павла из своих цепких объятий. Поэтому и стоял он сейчас на коленях перед озверевшим от горя старым бароном, боясь пошевелиться,  низко опустив голову и закрыв глаза, читал про себя молитву.

А барон,  жутко воя, уже крушил все, что  попадало ему под руку: и старинную мебель, и вазы, стоявшие на полу.  Вот и огромный дубовый стол  разлетелся на две половины от сильного удара мечом.

В этот момент дверь в залу распахнулась и вбежала баронесса.

- Что здесь происходит!? – воскликнула она, глядя на барона. Тот, всегда сдержанный, с подчеркнутой немцам аккуратностью относящийся ко всему, что находилось в замке,  стоял с высоко поднятым мечом, готовясь обрушить его на старинное трюмо.

Она узнавала и не узнавала своего  мужа.  В таком виде она никогда не видела его. Ночью она крепко спала у себя на женской половине и не слышала, как барон умчался со своей дворней в погоню за Павлом и вот сейчас, разбуженная шумом, с ужасом смотрела на эту картину разрушения.

Барон, увидев свою жену, выронил меч, рукой показал на топчан в углу огромной залы и упал на пол, зарыдав.

А  она, повернувшись, наконец,  увидела своего сына.  Бледный, с безвольно опущенной рукой, слипшимися на лбу волосами, он лежал на топчане, и по вытянувшемуся,  застывшему телу баронесса поняла, что он мертв.

Смерть их сына потрясла настолько, что всегда спокойный барон  теперь впал в буйство и напротив она, такая несдержанная, вспыльчивая, медленно, словно боясь разбудить, подходила к месту, где лежал их мальчик.

- Опоздали.

- Что? Что ты сказала?- переспросил барон.

- Чуяло мое сердце, что с этими жидами кончится плохо, – ответила баронесса, гладя по волосам своего сына, – внимательней мне надо было за ним смотреть.

- Ну! Они мне за это заплатят! Всех на каторге сгною! – снова стал кричать барон.

- Мальчика нашего этим не вернешь, – тихо почти прошептала баронесса и, уткнувшись в плечо сына, по-бабьи зарыдала.

Дальше не буду подробно описывать, как арестовывали всю семью Мордуха, кроме самой Нихамы.  Она в беспамятстве все это время лежала дома, только околоточного  приставили к ней для охраны, чтоб не убежала. 

И следствие по этому делу тоже быстро сложилось.  Вот только перед самым приговором пришел Юзеф к следователю, да не один, а со свидетелями,  и отдал ему прощальное письмо Павла, в котором тот все подробно объясняет.  А в своей смерти родителей своих обвинил. И не Нихама зелье достала, а он, и выпить ее тоже он заставил.  Знал, наверно, покойный Павел родителей своих, знал, что не оставят они в покое семью Нихамы, поэтому-то и все так подробно записал.

Прочитал следователь письмо, аж зубами от злости заскрипел :

- Все следствие к чертям теперь, – закричал он, – столько труда напрасно.

- Почему раньше  не отдали? А может это и не он писал? Где нашли? – засыпал он градом вопросов Юзефа.

Но опытный был человек Юзеф.  Подготовился он к встрече со следователем. На все вопросы так ответил, что и захочешь, не подкопаешься.

Вот и пришлось семью Мордуха после выпускать. Почти пинками их тюремщики прогнали, да то не беда, главное - на свободе.

А следователь потом показал это письмо родителям Павла, так они оба аж почернели.  Ничего они  больше не  стали спрашивать, а вскоре уехали в Германию.